«Просто невыносимо было». Беженцы в Курске не сдерживают эмоций

Десятки тысяч беженцев из приграничных районов Курской области стекаются в областной центр, спасаясь от боевых действий. С каждым днем их становится всё больше, и мало кто знает, что и как с ними будет дальше. «Фонтанка» постояла вместе с ними в очередях за гуманитарной помощью и послушала невыдуманные истории о том, как устоявшаяся жизнь в одночасье обрывается, и ты оказываешься в чужом доме с пакетом наскоро собранных вещей в руке.

Глава Курской области доложил Владимиру Путину о том, что к сегодняшнему дню в регионе 28 населенных пунктов оказались под контролем ВСУ. Официально заявляется о 120 тысячах беженцев, в ближайшие дни их число может вырасти до 180 тысяч. Для миллионной Курской области это значит, что почти каждый пятый оказался вдали от дома. А 400-тысячный Курск практически удвоил население.

К 12 августа в Курске уже более-менее сложилась инфраструктура помощи беженцам. На смену неразберихе первых дней постепенно приходит бюрократическая размеренность. Корреспондент «Фонтанки» побывал в крупнейшем центре распределения гуманитарной помощи и пообщался с его руководителем и посетителями.

Светлана Козина, организатор группы помощи, уже неделю буквально живет на своем пункте, отлучаясь домой только поспать и помыться. Максимальное количество беженцев, которых за это время обслужил пункт, — 3020 за сутки, рассказывает Светлана, и это наибольший показатель по всему Курску.

Здесь раздают бытовую химию, продукты, подушки, одеяла, постельное белье. Стоять приходится долго, признается сама Светлана Козина. «Но мы стараемся разделять тех, кто стоит, и инвалиды и дети до 7 лет обслуживаются в другой очереди, которая проходит гораздо быстрее», — рассказывает она. При этом никаких планов даже на ближайшие дни строить не выходит:

—Мы надеемся, что скоро всё закончится, и скоро все вернутся домой.

В самой очереди подавляющее число беженцев — немолодые люди, почти все — женщины. Чувствуется напряжение в лицах, но до перепалок и толкотни не доходит. Только когда выдается возможность выговориться, людей как прорывает.

«Мы с Суджи. Бросили всё, приехали. Родственники дали кое-какие вещи. Но никакой ни обуви, ни постельного — ничего нет. Живем пока тоже у родственников, но у них там стесненно — двухкомнатная квартира, конечно, долго там быть нельзя, — рассказывает опрятная седая женщина в спортивном, явно не своем костюме. — Мы не знаем, что нам тут сейчас дадут, надеюсь, что постельное белье какое-то, одеял-подушек. Да у нас ведь ничего нет — ни мыла, ни порошка нет, ни зубной пасты».

Приходится заниматься и бюрократическими вопросами — без этого никак, рассказывает она: «Вчера пошли делать временную регистрацию — не получилось, сказали идти в МФЦ. Там очередь. Потом — в банк. Там очередь страшенная. Дождались этой очереди, взяли бланк. Начали заполнять, а на мою тетю инвалида не дают заполнять. Надо идти с ней. А она не ходит совсем. Вот и всё. Как получать обещанные 10 тысяч непонятно. Теперь вот пришли сюда».

«Мы находимся все в подвешенном состоянии. Наверное, от нашего дома уже ничего не осталось. А мы же вообще из Донецка изначально приехали. Уехали оттуда, прожили здесь 10 лет, и началось тут опять», — расстраивается женщина.

72-летняя Галина Владимировна чуть поспокойнее: «Мы приехали из Глушковского района — из самого поселка Глушково». По прямой это 7 километров от границы. «Приняли нас тут бывшие соседи, приютили. Живем пока. Спать не на чем. Понятно же — люди жили сами для себя, а теперь мы шесть человек в одной комнате. Тяжело, конечно. Еду, медикаменты мы, конечно, сами покупаем — с 9 числа, как приехали, ничего пока не получали. Пока оформились, пока подались в МФЦ на помощь».

«Сказали, в течение шести дней перечислят деньги. Но мы бы никакой помощи бы и не хотели — хотели бы просто вернуться домой», — до этого бодрый голос Галины Владимировны срывается на едва уловимый всхлип. Но она вновь собирается с духом, поднимает голову повыше и улыбается.

С Людмилой Ивановной разговор проходит на фоне тревожной сирены. У нее уже сразу глаза на мокром месте — видно, что уже давно успокоиться и взять себя в руки не было сил: «Мы приехали из Тёткино». Это вообще ноль километров от границы — КПП прямо в черте поселка.

«Доехали до Курска только сегодня. До этого были у сватов в соседнем Обоянском районе. Сразу получили гуманитарную помощь, — вытирает глаза платочком Людмила Ивановна. — Что надо срочно уезжать, мы поняли, когда услышали о Судже. Мы же и так жили под обстрелами, постоянно. Но когда услышали про Суджу, поняли, что положение безвыходное, — уехали, бросили всё хозяйство».

Ее муж сегодня поехал домой покормить хозяйство. «Вроде бы, нормально говорит всё, но как сейчас доедет назад — не знаю», — опять срывается голос у Людмилы Ивановны.

«На нашей улице все уже уехали из Тёткино. Но где-то в поселке люди еще остались. У кого хозяйства — старались уезжать недалеко, чтобы ездить кормить. Домов много разбитых. Мы живем как раз рядом с пограничным пунктом пропуска через улицу, и у нас постоянно летело. Осколки по домам, по огородам постоянно. Обстрелы переживали в подвале. Бегали только туда-сюда. На огороде что-то сделать. Пойдешь, а потом бегом опять прячешься. Те два дня — прошлые понедельник и вторник — было вообще ужас. Не было и пяти минут, чтобы не было прилетов. Дроны постоянно летают, сбросы. С утра до ночи. "Баб-яга" (ударные дроны. — Прим. ред.) летает. У нас дом шатался весь — просто ужасно. А после Суджи мы уже не выдержали и уехали».

Никаких планов на дальнейшую жизнь у Людмилы Ивановны нет: «Не знаю вообще ничего. В голове ничего не укладывается. Хозяйство всё там осталось — жалко. Но жизнь дороже. Лишь бы все живы были».

В лагере — палаточном пункте временного размещения МЧС — собрались те, у кого в Курске никого нет. Здесь, кажется, люди более решительны в оценках и не стесняются говорить резкие слова.

«Здесь есть еда, одежда, медикаменты. Но людям негде и нечем стирать. Негде помыться. Антисанитария. Стоит душ один холодный на улице. Сегодня вывезли детей — им не помыться. Психологи здесь есть, но мне они не нужны. Наоборот, я с ними работаю, помогаю им», — рассказывает без злости, но уверенно Ольга из Суджи. Она медработник, и смотрит на ситуацию как бы свысока. По крайней мере, говорит о совершенно ужасных вещах спокойным голосом.

«Мы живем возле переезда. Жили. Дома по нашей улице совсем были не повреждены. Говорят, что Заолешенка и Гончаровка сильно пострадали. Люди шли оттуда каждый день — с шестого числа. Мы им помогали, чем могли. Один мужчина оттуда сейчас в соседней палатке живет.

Когда мы уезжали, осталось уже мало людей, но вот на Махновке точно были (район Суджи. — Прим. ред.). Мы знаем, потому что приезжали там на одну улицу, там был лежачий дедушка. Мы его забрали, а они вернулись назад на Махновку. Что там дальше было, я не знаю.

Наша эвакуация никак не происходила. Наша улица просто снялась и сама выехала. А я медработник. И ничего об этом не знала. Пришла с суток — никого нет. На 10-е число на нашей улице мы оставались одни. Мы случайно уехали, потому что приехали две машины, их прислал… — Ольга немного думает, но решает не говорить его имени. — Один человек, но очень уважаемый. Тех, кто к нам приехал, он, получается, послал на верную смерть. Они доехали до города, а там уже украинцы. Они еле вырвались оттуда.

Как только выехали, в одну из машин влетел дрон. Прямо возле нас. Прямо Господь спас нас. Машину полностью разбило, и стекла все вылетели, и радиатор, и двигатель. А машину надо было столкнуть с дороги — потому что из-за нее не могли проехать те, кто сзади нас был. А над нами постоянно дроны летают. Водитель сам был в шоке, конечно, но он остался жив. Пока я его приводила в чувства, слышим рев машины — это его сын. Мы его остановили, бабушек к нему пересадили, сами тоже сели и дальше поехали.

Начали выезжать — а там по обочинам лежали наши солдаты убитые. Они на мотоциклах выводили наших ребят на окружную, но вот, сами погибли. Как выше поднялись, увидели в ряд противотанковые мины поперек дороги. Как мы их объехали, не знаю. Дальше поехали полями-полями. Там мы встретили "Вагнер", они дроны запускали. А дальше мы уже поехали-поехали и приехали в Курск».

Рассказ Ольги не позволяет понять, каково ей самой было во время этой поездки. Она говорит об этом как будто от третьего лица. На удивленный вопрос объясняет:

«Я медик, я не могу быть в панике. Я должна быть на страже. Мы казаки, с нами Бог».

—По выплатам мы сейчас выясняем. У нас бабушка забыла все документы — случайно вместо них взяла другую сумку, — возвращается уже к прозе жизни Ольга из Суджи. — А муж не то забыл, не то потерял паспорт в суматохе. Мы собрались буквально за две минуты же. Что будет дальше, не знаю, конечно, в палатке долго жить нельзя. Надеюсь, нам что-то предложат.

—С шестого числа у нас в селе Малая Локня пропал газ. В три часа ночи первый взрыв был — перебило трубу. А вечером пропал свет, — рассказывает Зинаида. Она в военной камуфляжной куртке — похоже, уже здесь дали. — Мы переехали в село Русское Поречное. Там у нас живет папа моей дочери. Мы к нему переехали. Потом и там пропал свет. Это уже говорило о том, что нужно двигаться дальше. Мы переехали в Сторожевое. Оттуда я ездила навещала своих соседей. Два раза предлагала им уехать вместе со мной в безопасное место, они отказались.

Восьмого числа я в последний раз пыталась заехать в свое село, но не смогла — километрах в 10–15 меня обстреливать начали из кустов — непонятно кто. Не доехала. Вон моя машина там стоит с пробоинами.

Со Cторожевого поехали переночевали в Черемисиново. Но там нам сказали, что не могут нас оставить. Мы поехали дальше, но сразу за селом у нас взорвалось колесо. А домкрата у меня не было. Мимо проезжала девчонка. Увидела, что мы стоим с детьми, подъехала к нам, спросила, нужна ли нам помощь. Оперативно обзвонила всех своих знакомых, ребята приехали, починили нам колесо.

А уже темнеет. У нас разбитая машина, фары практически не светили. И эта девочка предложила нам ночлег — абсолютно не зная нас. Мы сильно не отказывались. Остались у нее на ночлег. Зовут ее Алена, маму зовут Оля. Мы покушали, искупались первый раз за трое суток. На следующий день она заправила нам полный бак, перечислила немного денег детям на продукты. Передала информацию о нас своим знакомым в Москву — они тоже нас очень сильно поддержали, помогли. Узнали, что у моей дочки на следующий день день рождения, еще и скинулись на подарок.

—Нужно делать добро, помогать людям. Все-таки добро — оно такое, всегда возвращается, — улыбается Зинаида. — Вот, кстати, в соседней палатке сейчас мужчина, которого я вывезла из Русского Поречного, когда уже было объявлено, что выезд из села запрещен. Вот я ему помогла, и мне помогли.

—Я из Суджи. Сидел под обстрелами, даже очень сильными. Стреляли, мы не знали, куда бежать. Побежали через поля, через луга на трассу. А там попутка меня забрала до Курска. Остановились здесь, — Леонид Афанасьевич выглядит очень по-деревенски. Седая щетина, цветастая рубашка, поверх пиджак. На голове черная бейсболка. — Главное, что от смерти мы сбежали. Слава богу, нас тут приютили. Где поспать и покушать. Большое им спасибо.

Я пока не хочу ехать никуда, хотя нам уже предлагали в Самару ехать, в Тулу или Орел. Я не хочу никуда. Если у нас всё успокоится, я, может, вернусь домой еще. У меня там брат остался. И жена у меня там осталась, хотя, я надеюсь, ее всё же вывезли — связи у меня с ней никакой нет. А пока там стреляют — невозможно вернуться и что-то узнать. Может, два дня, три пройдет, там немного успокоится, я сразу вернусь.